Сказ про сестрицу Алёнку и братца Орея - Елена Асеева

– Ты же ведаешь братец, чё язык наш славянский, раздольный и певучий, – протянула Алёнка, все поглядывая в серые глаза мальчугашки, тем словно передавая знания каковые впитала в себя лучше, чем он. – И отдельная молвь, кою мы сказываем, изначально впитала в себя два, а то и три понятия. Чай, и с энтим истинным величанием ведмедя также було.

– Эдак, Алёнушка, – протянул малец, да вздев руку, принялся дланью тереть лоб и поверхность берестяного очелья, так предаваясь раздумью. – В названии берлоги может и есть два понятия, одно из коих величание ломыги?

Девонька враз улыбнулась, озарив тем светом все свое личико, выгнав на щечки румянца, да торопливо кивнула, давая братцу время ту странную головоломку раскрыть. И днесь замерли не только клубочек и Багрец на стволе древа, но и Копша, Бешава все поколь на землице-матушке стоящие обок ребятушек. Лишь продолжал жить могучий лес раскинувший округ того места, и в нем чередом своим пели птицы, рычали звери, гудели несекомые и широкий небосвод, голубизной поблескивающий, медлительно тянул по своему гладкому полотну яркое медовое солнышко.

А Орюшка меж тем головушкой задумчиво качал да кожицу, бело-розовую, на лбу поглаживал перстами тонкими да длинными. Он и ниточки белесых, изогнутых бровей кверху вскидывал и часто-часто ковыльными ресничками помахивал, так головушку напрягая думками, головоломку ту путанную стараясь разгадать.

– И чё, долзе мы дык исторочь стоять туто-ва будем? – нарушая отишье, наступившее на краю оврага, вопросил Копша и вроде каркнул, один-в-один, как ворон, кор… кор.

– Тык ведь Орюшка, пытается разгадать имя кома, – недовольно дыхнула в сторону стоящего позади духа Алёнка, и разком сняв со стана братца (дотоль его обнимающую) руку, развернулась, жаждая и взором своим строгим призвать огольца к тишине.

– А чё туто-ва кумекать и дык яснее ясного, – резво затараторил Копша, будто упреждая негодование взгляда девоньки. – Чё истинное величание ведмедя – бер. Сие вестимо из толкования егойного жилища. Поелику берлога, значица логово бера.

Дух сберегающий клады закончил реченьку и ершисто вздыбил свои худенькие, костистые плечики, словно поражаясь таковой глупости своих путников.

– Ты сам разгадал, аль до ентого ведал имя кома? – обидчиво вопросил Орей, разворачиваясь и пущая гневный взгляд на Копшу, и тем явно проявляя собственную разумность.

– Яснее ясного чё ведал, могли б о том раньче спрошать, и главу не понадобилось трудить, – отозвался дух, да скривив на бок костлявый тонкий нос, кажется, распрямил на лице некие морщинки, вроде помолодев, и, одновременно, самую толику загородился кувшином, приподняв его кверху.

– Вот ты, трясь какая-то! – резко выдохнул мальчонка, и торопливо дернувшись вперед, ступил днесь и второй ногой на корень дуба, да тяжко вышагивая по его поверхности подошвами порабошней, направился к стоящему Багрецу, определенно, собственным уходом избегая того, чтобы надавать затычин Копше.

Алёнка глянула на духа сберегающего клады осуждающе и опять же с упреком качнула головой, да поспешая за братцем, как и он дотоль, ступила на древовидный корень своим концом поколь держащимся за оземь. Девчушечка одначе не собиралась молчать, желая выговорить как Орею за грубость, так и Копше за ёрничанье (ноне благоразумно, впрочем, как и Бешава направившимся следом за ней). Она для того даже отворила рот, поширше, дабы ее, непременно, услышали, но тут внезапно послышалось раскатисто-звонкое щелканье, словно ктой-то совсем близехонько топором о деревце ударил. Тарарахнул и, на-тка, затих… А после принялся стучать оглушительно и постоянно, ровно намереваясь срубить деревце.

– Эвонто кто? Нешто человече? – все же выдохнула из себя Алёнушка, хотя и не то, что намеревалась, да преодолев сам корень, сдержала шаг на стволе дуба, таковом широком, будто зараз то четыре аль пять мостков вместе сложили.

– Каков, таков человече, – взбудоражено отозвался Копша и, прямо-таки, подтолкнул девчурочку в сраку (абы выше не доставал) горлышком кринки, понуждая идти. – Отнюдуже туто-ва человече взяться, то гай дремучий, стародавний. Сие, яснее ясного, сынок Святобора потешается, жаждет усяких премудрых девонюшек и мальчонь позывать да в топкой маре утопить.

– В эвонтих далях болот таки да нет, – протянул Бешава, обаче сам шагу прибавил, точнее единым прыжком достиг духа сберегающего клады и поравнялся с ним, более не желая ступать последним.

– Ну-кася, значица в сей яруге утопит. Небось, чуешь, аки по ней водица плещется? – дополнил Копша и горлышком кувшина сдвинул на бок колпак, оголив свою и без того лысую головенку, блеснув ее лощеной землистостью так, что оглянувшаяся Алёнка (продолжающая шагать) подумала, больна она (ну, та самая голова духа) схожа с репой, кою так любили кушать славяне в вареном, пареном и даже сыром виде.

А по дну лога и впрямь бежала реченька, не вельми широкая, она, впрочем, хоронилась в густоте вставшего порослью леса, в основном из дуба и клена, словно там нарочно взращенных. И деревья с чахлой кроной совсем чуточку помахивающие зеленой листвой и тонкими ветвями смыкали само дно, где лишь изредка просматривалась голубизна водицы текущей по каменному узбою. Высота оврага была больно пугающей и то ладно, что путники шли посерединке ствола почитай лишенного веток, они, если где еще и имелись так выступали недлинной щеглой, образуя сучковатые подпорки, оные приходилось обходить. А стук тем временем то усиливался, то также махом стихал, точно откликался на испуг детишек, не редкостью оборачивающихся и обозревающих оставшийся позади дубравник, светлый и такой звонкий, наполненный трелями птиц и созвучным им ревом зверей.

Таким неторопливым ходом путники преодолели почти половину ствола кады поперед них, будто придержав бег маханького клубочка (из желтой шерстяной нити скрученного да яркими огнистыми зернятками украшенного) внезапно появился человек. Дюже высокого росту, с широкими плечами да могучим станом, чье лицо закрывали долгие пряди кудрявых, зеленых волос. Человек был обряжен в полотняные штаны, длинную белую рубаху до пят, украшенную вышитыми узорами по вороту, рукавам и подолу. Стан его крепко-накрепко охватывал узкий плетеный (из бело-красно-черных нитей) поясок, на который были подвешены несколько бубенчиков. Так, что глядя на него, казалось, то одеяние он снял с Орюшки. Человек неожиданно раскатисто да громко вскрикнул. И стремительно вскинул вверх обе руки, в которых блеснул в лучах солнышка, миновавшего половину небосвода, серебристым железком, топор. Теперь он резко обрушил удар на лежащий поперек яруги ствол дуба, врезавшись самим заточенным с двух сторон лезвием топора в поверхность коры, рассекая ее на части, и тем ощутимо всколыхнув как само дерево, так и ступающих по нему странников.

– А…а! – громко возопили ребятишки и колтки, испугавшись, что странный человек днесь разрубит дерево напополам и они упадут в такой глубокий обрыв. Понеже они немедленно остановились и сбились в единую кучу, оставив отдельно стоять только Копшу, каковой шибко потерев краем горлышка кринки собственный лоб и тем, всколыхнув на нем жалкую поросль златых куделек, гулко, для такой невелички, крикнул:

– И не зазорно тобе чудить! Чад малешеньких пужать, стращать? Чай, с виду ты приличный, а таковое диешь…

Человек уже сызнова занесший кверху топор, сразу остановил его движение и чуточку качнулся туды-сюды, вроде намереваясь обрушить новый удар не по стволу, а по замершему в шаге от него клубочку, изредка и самую малость подпрыгивающему на месте.

– А…а! – снова возопили детишки и колтки, так-таки, прижавшись, друг к другу, обхватив ручонками не только станы один другого, но и ноги, то получается, как кто доставал.

– Не верещите, сие Свида, сынок Святобора, чай приличный таковой с виду, – негромко молвил Копша в направление путников, да вскинул ввысь кринку и яростно ею потряс, призывая к вниманию сына бога. – Тобе ж яснее ясного язычу, а, ну-кась, сворачивай эвонту безобразицу, а то чё доброго завладею втай твоим топорюгой. И будяшь ты толды хаживать по гаю искивать его, то туто-ва, то тамоди. А я ужоль коли упрячу дык далеконько, и, будя он вертаться с под оземи в кладенный ему срок. Изо дня в день и дык ежедень, доколь ктой его не найдёты. – Дух сберегающий клады медленно опустил вниз кувшин, прижав его к груди, и самую толику скосив свои красные очи в сторону Алёнки и Орея крепко обнявшихся, да колтков к их ногам прижавшихся, чуть слышно дополнил, – а найтить некому покамест. Понеже дух кый будять людям клады отворять ащё не народился, – и тишком засмеялся, малость подергивая златыми кудерьками волос примостившихся на лбу.

И в то же мгновение Свида созвучно Копше захихикал, вельми так проказливо. Да махом перестав покачиваться, срыву повернув голову, глянул на детишек, небось, намереваясь их напугать.